Относиться к мыслям, высказанным Илларионовым, можно по-разному. Но объяснить интерес, который проявили к его выступлению участники конференции, совсем не сложно. Во-первых, Илларионов — в недавнем прошлом особа, приближенная к власти, а ныне оппозиционер, почти диссидент. Во-вторых, личность он яркая и неординарная. Но, самое главное, он, бесспорно, сильный экономист, к тому же обладающий информацией, к которой немногие в нашей стране имеют доступ. И, как верно заметил Илларионов, руководители ИТ-компаний вряд ли с утра до ночи занимаются макроэкономическим анализом. При этом очевидно, что понимание тенденций в политике и макроэкономике жизненно важно для планирования их бизнеса. В последние несколько лет все мы в один голос говорим о «политической и экономической стабильности, благоприятной конъюнктуре, желании властей изменить ситуацию в стране к лучшему» и т. п. И хотя в последнее время ощущение стабильности становится все более зыбким, о неминуемой катастрофе думать как-то не хочется. Но не занимаемся ли мы самозомбированием? Илларионов предложил посмотреть на события в стране под непривычным для большинства из нас углом. И увиденное большинству присутствовавших не понравилось.
Будущее российской экономики, если политика нынешнего правительства не изменится, будет безрадостным, считает Илларионов. Экономика страны страдает опасной, трудноизлечимой и заразной болезнью — гарвенсазимитом. Кроме того, Россия в очередной раз подтвердила тезис о том, что у нее «свой путь». Она является одной из очень немногих стран мира, в которой индекс политической свободы в последние 15 лет падает вопреки общемировым трендам. Если в 1991 г. мы находились на границе свободных и частично несвободных стран, то в последние годы попали в число полностью несвободных, оказавшись в одной компании с Руандой и Сомали. Илларионов с помощью графиков и цифр показал, что несвободная в политическом отношении страна не может быть богатой.
Трудно представить, что Россия тяжело больна и что состояние «больной» с каждым годом только ухудшается. Внешне все выглядит как раз наоборот. ВВП в долларовом выражении за последние семь лет вырос почти в пять раз, денежные доходы населения — в 4,5 раза, объем потребительского рынка — в четыре раза, а валютные резервы, включая стабилизационный фонд, — в 23 (!) раза. Увеличиваются производственные инвестиции, выплачивается государственный внешний долг, стране присваиваются все более высокие кредитные рейтинги. В любом классическом учебнике экономики можно прочитать, что эти признаки свидетельствуют об экономическом росте.
Но стоит сравнить показатели, измеряемые в долларах, и показатели в реальном исчислении (т. е. в объемах производства и потребления), как картина меняется. Становится видно, что если стоимость экспорта топливно-энергетических ресурсов выросла в шесть раз, то его физический объем увеличился лишь на 50%. Разница между этими показателями составляет ценовой фактор — не результат усилий страны или нефтедобывающей отрасли, а исключительно «подарок» внешнеэкономической конъюнктуры на мировых рынках. Поэтому и ВВП, выросший за счет вливания этих денег, почти в пять раз превышает рост ВВП в физическом измерении, выросший только на 58%. Один из очень популярных индикаторов — рост фондового рынка. Однако если мы сравним индекс РТС и цен на нефть, то выяснится, что в течение последних восьми лет в целом эти индексы практически совпадают. Это означает, что все успехи на фондовом рынке вызваны исключительно повышением цен на нефть. Причины понятны — на нашем фондовом рынке в основном (75—80%) котируются акции энергетических компаний. Таким образом, «главный виновник» успехов российской экономики в последнее время находится за пределами наших границ — это беспрецедентно благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура, которая является основным двигателем экономических процессов в России, как позитивных, так и негативных.
Итак, что за «заразу» удалось подцепить нашей стране около 15 лет назад? Гарвенсазимит — это букет из пяти заразных болезней: голландской, аргентинской, венесуэльской, саудовской и зимбабвийской. Судя по всему, название этой хвори придумано самим Илларионовым, хотя отдельные ее составляющие хорошо известны экономистам.
Голландская болезнь — это сохранение высоких темпов инфляции и рост реального курса национальной валюты, ведущие к «нежелательным» структурным изменениям и расточительной бюджетной политике. Прибегая к аналогиям из области медицины, Илларионов сравнил ее с ожирением.
Аргентинская болезнь заключается в применении промышленной политики для исправления нежелательных структурных изменений путем перераспределения добавочной стоимости из отраслей, эту самую стоимость создающих (в основном ТЭК), в отрасли, ее потребляющие (уничтожающие). В нашей стране довольно часто «реципиентами» становятся машиностроение, ВПК, госаппарат и др. Илларионов назвал аргентинскую болезнь болезнью молодого хирурга, только что овладевшего скальпелем, у которого руки чешутся что-нибудь вырезать, пересадить из одного места в другое и т. п.
Венесуэльская болезнь проявляется в национализации, или квазинационализации частной собственности в нефтегазовой отрасли, транспорте, строительстве, автомобилестроении, авиастроении и далее по списку. Симптомы болезни мы видим на примере ЮКОСа, который не является единичным. Продолжая сравнения с медициной, Илларионов отметил, что венесуэльская болезнь напоминает ему попытку закатать большую часть органов пациента в гипс — для надежности.
Саудовская болезнь — это использование «энергетического оружия» в международных отношениях. Первым в массовых масштабах его применила в 1973 г. Саудовская Аравия, когда объявила эмбарго на поставку нефти в США и Голландию за поддержку Израиля в ближневосточном конфликте. Эта болезнь прогрессирует сейчас в России. Поначалу «энергетическое оружие» было испытано по отношению к отдельным российским регионам, в частности в Приморском крае, а затем использовано против Украины, Молдовы, Грузии.
Зимбабвийская болезнь заключается в создании вертикали власти, установлении близкого к тотальному контроля бюрократии над общественной жизнью страны путем разрушения политических и экономических институтов общества. Это касается законодательной и судебной власти, политических партий, общественных организаций, бизнеса, СМИ и т. п. По мнению Илларионова, мы сейчас переживаем острую фазу этой болезни.
Каждая из описанных выше болезней привела соответствующую страну к существенному спаду в экономике. Правда, Голландии удалось излечиться, но остальные четыре страны по-прежнему больны, и с каждым годом, согласно данным, предоставленным Илларионовым, уровень жизни в них продолжает падать. В качестве показателя экономического развития стран Илларионов использует ВВП на душу населения по отношению к США. В Голландии за время болезни с 1975-го по 1988 г. произошло падение ВВП на душу населения с 86% от уровня США до 75%. В Аргентине с 1958-го по 2005 г. этот показатель упал с 53 до 25%. Если раньше эта страна относилась к числу довольно богатых, то сейчас ничего подобного про нее уже сказать нельзя. Еще более драматическими оказались последствия болезни для Венесуэлы. В 1957 г. ВВП на душу населения в ней достигал около 80% от уровня США — страна входила в число трех-пяти самых богатых в мире, а за полстолетия упал до отметки ниже 20%. Сегодня это одна из самых неблагополучных стран Латинской Америки... Почти так же стремительно снижался ВВП на душу населения в «заболевшей» Саудовской Аравии: с 83—85% от уровня США в 1975 г. до 30% в 2005 г. Зимбабве, правда, никогда не входила в число экономически развитых стран. Но и она, «заболев» в 1981 г., снизила ВВП на душу населения с 9,5% от уровня США до 4% в конце 2005 г.
Больные страны каждый год отстают от американцев по показателю ВВП на душу населения: при голландской болезни — на 1%, при аргентинской — на 2%, при венесуэльской — на 3%, при саудовской — на 3,4% и при зимбабвийской — на 3,6%. Россия, по утверждению Илларионова, больна всеми вышеперечисленными болезнями одновременно...
Действие гарвенсазимита привело к падению темпов роста производства как сырьевых, так и обрабатывающих отраслей. Это касается не только промышленности, но и всех других отраслей экономики, а также основных экономических показателей (ВВП, объем инвестиций, грузооборот транспорта, физический объем экспорта и др.). Такого существенного падения темпов промышленного роста, как в начале 2006 г., не было с 1998-го, а в будущем Россию ждет снижение ВВП. При сохранении экономической политики, проводимой в 2005 г., среднее снижение ВВП может быть около 10% в год, если пересчитать его на условия стабильных долгосрочных цен на энергоносители. Илларионов отдал должное работе нашего правительства: при исключительно благоприятной экономической конъюнктуре добиться подобных результатов — достойно того, чтобы быть занесенными в книгу рекордов Гиннеса. Правда, справедливости ради надо заметить, что сам он был советником президента с 2000 г. и, казалось бы, должен был оказывать какое-то влияние на принятие решений в области экономической политики, например, в 2002—2003 гг. (до дела ЮКОСа) его заявления по поводу ситуации в стране звучали в меру оптимистично — это при том, что отрицательный тренд в развитии наметился еще в 1991 г. (в соответствии с графиками, предоставленными самим Илларионовым), и с тех пор каких-то отклонений от него замечено не было.
Самой опасной болезнью, препятствующей излечению от всего остального букета, Илларионов считает зимбабвийскую. Именно она связана с разрушением демократических свобод, которые являются необходимым условием развития экономики. Политическая свобода, отметил бывший советник президента, это не журналистский штамп, а довольно жесткий набор параметров, связанных с избирательной системой, разделением властей, индексами коррупции, качеством бюрократии и развитием гражданского общества, с независимостью СМИ и судебной системы, с доступом конкурирующих групп к СМИ, качеством экономических институтов и т. п. Илларионов показал, что все индексы, характеризующие степень политической свободы, в России за последние восемь лет существенно снизились.
Судя по всему, начав в 1991 г. строить демократическое общество, мы радикально отклонились от курса и сегодня во всех сферах общественной жизни имеем результаты, весьма далекие от запланированных. Вместо свободной рыночной экономики мы пришли к государственному капитализму, вместо либеральной демократии построили бюрократическую диктатуру, а вместо федерации — корпоративное государство. Социальной и национальной терпимости добиться также не удалось. А вместо политики добрососедства мы вовсю демонстрируем энергетическую агрессию.
Но, возможно, все не так плохо? Может быть, мы вначале укрепим «вертикаль власти», обеспечим экономический рост, повысим благосостояние людей, а затем... Правда, Илларионов убежден, что все может закончиться на «укреплении вертикали власти», без всякого «затем»... Политическая свобода оказывает непосредственное влияние на экономику. Свободные страны гораздо богаче, чем несвободные, и растут они быстрее. А переход от свободы к полной несвободе ведет к экономической деградации. В этой связи очень интересен так называемый «барьер несвободы», преодолеть который не удалось ни одной несвободной стране. Речь идет об уровне ВВП на душу населения, который в ценах 2002 г. равен примерно 12 тыс. долл. По словам Илларионова, нет ни одной свободной страны, у которой этот показатель был бы ниже, и ни одной, где после перехода от свободы к несвободе этот показатель сохранился бы выше 12 тыс. долл. Причем это правило действует даже для богатых нефтяных стран. В странах, перешедших от несвободы к свободе, ограничений для роста ВВП на душу населения нет. Сейчас в России ВВП (на душу населения) составляет 10,5—10,7 тыс. долл., т. е. мы вплотную приблизились к «барьеру несвободы».
Подробно рассказав о том, «кто виноват», Илларионов попытался и ответить на два других сакраментальных вопроса: куда идти и «что делать».
Более быстрому экономическому росту в долгосрочной перспективе содействуют такие политические институты, как парламентская форма правления по сравнению с президентской, германская/скандинавская система права по сравнению с французской, политическая конкуренция по сравнению с политической монополизацией, федерализм по сравнению с централизацией, политические и гражданские свободы по сравнению с их отсутствием, большое количество в сфере политической свободы сдержек и противовесов по сравнению с их недостатком или отсутствием.
Мировая практика доказывает, что невозможно развиваться только за счет нефти, сельского хозяйства и прочих природных ресурсов. Необходима реструктуризация экономики, создание добавленной стоимости, в частности за счет развития сферы услуг, переход на постиндустриальную стадию развития. Но если не выполняются базовые обязательства со стороны государства, если политические и экономические институты не защищают права собственности, то о каком развитии может идти речь? Когда конфискуют партию телефонов либо возникают проблемы на таможне, компании должна быть обеспечена защита со стороны судебной системы и других органов госвласти. Хотя в принципе подобных событий вообще не должно происходить. Таким образом, отсутствие как политической, так и экономической свободы ставит практически непреодолимый барьер для дальнейшего экономического роста.
Данные о снижении индекса политической свободы, о замедлении темпов роста различных отраслей промышленности и основных экономических показателей вызвали неизбежный вопрос участников ИТ-Саммита: чем объяснить тот факт, что ИТ-отрасль стабильно растет на 20—25% в год невзирая на все отрицательные тенденции? Илларионов ответил, что рост сам по себе еще ничего не значит. Важно найти точку отсчета. Для стран с развитой экономикой рост в физических объемах на 4—5% в год является нормальным. А отрасль ИТ развивается в принципе более быстрыми темпами, чем общемировой рынок. Поэтому он считает, что имеет смысл сравнивать то, какими темпами растут рынки ИТ в странах, где они недоразвиты. В России 25—30% рост ИТ-рынка в долларовом выражении — абсолютно минимальный для того, чтобы его доля в ВВП не уменьшалась.
В продолжение был задан вопрос о том, чем вызвано различие в темпах развития ИТ-рынков в России, Украине, Белоруссии. На Украине уровень свободы повышается, в Белоруссии падает, но ИТ-рынок на Украине растет медленнее, чем в России и Белоруссии. Илларионов напомнил, что Украина по сравнению с Россией и Белоруссией исторически всегда была менее развитой, менее богатой. Ее экономические показатели были ниже на 8—10%, чем среднесоюзные, тогда как у Белоруссии — выше на 11—16%. Украина испытала гораздо более серьезное сокращение объемов производства, ВВП и т. п., и за время после разрушения СССР разрыв только увеличился. Приличные темпы роста белорусской экономики (на 8—9% в год) на 60—70% обусловлены ценовым подарком на энергоносители от России. Без него страна росла бы всего на 2—3%. А на Украине никакой ценовой субсидии со стороны России и других стран нет, наоборот, она платит пеналти. Но Украина взяла курс на политическую свободу, и по этой причине, по мнению Илларионова, в исторической перспективе у нее гораздо более привлекательное будущее, чем у России.
Сказанное о демократии, конечно, верно, но справедливости ради стоит заметить, что утверждаемая докладчиком взаимосвязь, на наш взгляд, для ИТ-отрасли не так существенна, как отсутствие у правящей элиты интереса к развитию высоких технологий. Заинтересовано было руководство СССР в развитии военно-промышленного комплекса — он и стал сильнейшим в мире. Есть интерес к развитию ИТ у руководства Китая — результаты налицо.